Музей-панорама "Бородинская битва"
Материалы III-й Всероссийской научной конференции, 27 апреля 2000 г.
Земцов В.Н.,
к.и.н., доцент Уральского государственного педагогического университета
Он был совсем молод, Фердинанд Гастон де Ларибуазьер. Ему едва ли было 18 лет, когда он накануне Русского похода стал младшим офицером 1-го карабинерного полка. Сын крупнейшего артиллерийского генерала наполеоновской эпохи, графа Жана-Амбруаза Бастона де Ларибуазьера, Фердинанд принадлежал к тому молодому поколению французов, которое было зачато своими отцами "в промежутке между двумя битвами" и дышало воздухом, пронизанном лучезарной славой великих подвигов. "Они хорошо знали, - писал позже А. Мюссе, - что обречены на заклание, но Мюрата они считали неуязвимым, а император на глазах у всех перешел через мост, где свистело столько пуль, что, казалось, он не может умереть. Да если бы и пришлось умереть? Сама смерть в своем дымящемся пурпурном облачении была тогда так прекрасна, так величественна, так великолепна! Она так походила на надежду, побеги, которые она косила, были так зелены, что она как будто помолодела, и никто больше не верил в старость. Все колыбели и все гробы Франции стали ее щитами. Стариков больше не было, были только трупы или полубоги"1.
Отцу Фердинанда, дивизионному генералу и командующему артиллерией Великой армии, в 1812 г. было еще 53 года. У него была благородная гордая внешность; густые седые волосы обрамляли немного полноватое мужественное лицо. Прекрасный артиллерист и организатор, начавший службу еще в 1781 г., одно время даже читавший вместе с молодым су-лейтенантом Наполеоном Буонапарте книги у книгопродовца в Валансе, он прошел через гром войн Революции, Консульства и Империи. Его сыновья - Оноре и Фердинанд - тоже избрали стезю военного. Да и могло ли быть иначе? Оноре, который был старше Франсуа, отправился в Русский поход уже в чине начальника эскадрона, официально состоя адъютантом при командующем 3-м пехотным корпусом маршале М. Нее. А Фердинанд, наконец-то перейдя из пажей императора в 1-й карабинерный полк, с гордостью облачился в великолепный белый колет с голубым воротником, стальную кирасу и медную каску с красным плюмажем. На груди кирасы сверкало изображение солнечного диска; в нем отражались лучи того ослепительного солнца, которое называли "солнцем Аустерлица". С юных лет, став пажом, Фердинанд мечтал о благородной славе, которая окружала и его отца, и начальника пажей великолепного Огюста де Коленкура, и конечно, великого императора. Да и какое мальчишеское сердце могло устоять перед видом возвращавшихся с победой солдат Наполеона?
Стоит ли говорить, что во время Русского похода генерал Ларибуазьер, несмотря на чрезвычайную занятость, не упускал случая, чтобы увидеться со своими сыновьями и помочь им. Требовательный и даже суровый в делах службы, генерал оказывался заботливым и очень уступчивым в отношениях с сыновьями. То, что он покровительствовал своим детям и опекал их даже во время военной кампании, не было чем-то совершенно необычным в наполеоновской армии 1812 г. Император сознательно покровительствовал военным династиям, создавая своего рода замкнутую касту высшего офицерства. Теперь офицерам "со стороны" было уже практически невозможно надеяться на получение не только чина бригадного генерала, но и старшего офицера. Поэтому и "сынкам генералов" не всегда удавалось заслужить симпатии своих однополчан: их положение вызывало всеобщую зависть и раздражение. Но случай с Фердинандом был особый: во-первых, полк, куда он попал, был в привилегированном положении - многие даже удивлялись, почему Наполеон не причислил карабинеров к гвардии; а во-вторых, сам характер Фердинанда не мог не вызывать всеобщей симпатии: молодой офицер "был веселым, рыцарственным и великодушным". Николя-Луи Планэ Де Ла Файе, в 1812 г. лейтенант артиллерии, неожиданно ставший адъютантом генерала Ларибуазьера, хотя и знавший Фердинанда совсем немного, всю жизнь будет вспоминать о нем, как об очень обоятельном молодом человеке, "настолько искренним и преданном, насколько это возможно"2. Открытость и искренность Фердинанда не могли не расположить к нему товарищей по полку.
Русская кампания с самого начала оказалась страшно тяжелой. И хотя карабинеры, входившие во 2-й корпус резервной кавалерии дивизионного генерала Л.-П. Монбрена, почти не сражались, их потери, и среди личного состава и, особенно в лошадях, были ужасны.3 Однако живость характера и юношеская жажда славы, а может - и помощь отца и брата, помогали ему преодолевать лишения.
Наконец, 6 сентября все поняли, что столь долгожданный день великого сражения наступит завтра. 1-й карабинерный полк провел день накануне битвы к югу от д. Шевардино. Вместе со всеми, юный Фердинанд готовил парадную форму, осматривал оружие, отдыхал и мечтал о славе. Виделся ли он в тот день с отцом? Возможно, что нет. Генерал Ларибуазьер был, как никто другой чрезвычайно занят: он был из тех ключевых фигур, от которых зависела судьба сражения и всей кампании. Но отец и оба брата, конечно же, думали друг о друге. Но если генерал Ларибуазьер думал, в основном о том, чтобы сыновья его остались живы, то Фердинанд, да и Оноре, грезили главным образом о славе, величии приближавшегося дня и о том, как после кампании они с триумфом возвратятся на родину.
С иными настроениями провел день начальник Фердинанда генерал Монбрен. Он пешком пришел на Шевардинский редут, взятый французами поздно вечером 5 сентября и возле которого все еще валялись неубранные трупы, постоял там в задумчивости некоторое время, затем, все так же продолжая сосредоточенно о чем-то думать, недалеко от редута разделил с бригадным генералом Тестом его обед.4 Вечером адъютант генерала К.-П. Пажеля капитан Ю.-Ф. Био, прибыв к Монбрену, увидел его о чем-то задумавшимся над картой. Через несколько минут Био стал свидетелем, как ординарец вручил Монбрену только что доставленное им лично письмо от его жены. Монбрен воскликнул: "Я знаю, что в нем. Вы оставили мою жену в добром здравии, не так ли? Что касается ее пиьма, то я прочту его после сражения"5.
Начальник пажей императора, среди которых совсем недавно был Фердинанд Ларибуазьер, дивизионный генерал Огюст-Жан-Габриель де Коленкур, ночью накануне сражения был дежурным в палатке императора. Накануне похода на Россию, 21 апреля 1812 г. он женился на юной и восхитительной Бланш д'Обюссон де Лафайад, которую он горячо любил. За плечами 35-летнего генерала было уже множество походов, сражений и ран. Но в ту ночь, накануне великой битвы, лежа на раздвижной кровати, он мог думать только о своей жене. Укрывшись плащом и подперев голову локтем, он грустно смотрел на ее небольшой портрет, который все время носил на груди.6
Рано утром 7 сентября французская резервная кавалерия выстроилась к югу от Шевардинского редута. Командир саксонского полка Гар дю Кор полковник А.Ф. Лейссер невольно залюбовался карабинерами, которые стояли от него справа: "Они являли собой импозантное зрелище. Гигантские люди и лошади, античные шлемы с красными плюмажами и султанами, двойные кирасы из желтой латуни. Воистину, вряд ли можно увидеть более прекрасных, отборных, грозных кавалеристов"7. Перед фронтом 2-го кавалерийского корпуса показался обожаемый всеми храбрец, "французский Байярд", генерал Монбрен. Сбросив с себя тягостные предчувствия, Монбрен казался в то утро богом войны, полным отваги и воодушевления. С восторгом смотрели на него карабинеры, и среди них - юный Фердинанд Ларибуазьер.
Генерал Ларибуазьер, всю ночь наблюдая за развертыванием артиллерии, к 6 утра был возле батарей генералов Сорбье и Пернети, располагавшихся к северу от Утицкого леса. По сигналу батареи открыли огонь. Русские отвечали. Грохот сотен орудий сотрясал землю. Примерно через час после начала этого адского огня генерал Ларибуазьер, оглянувшись на офицеров, которые сопровождали его и были сразу у него за спиной, увидел своего сына Оноре, который по службе не должен был находиться на линии огня. На этот раз генерал был с сыном резок - он приказал ему немедленно удалиться и впредь строго соблюдать дисциплину. Оноре, сконфуженный тем, как отец отчитал его при всех, повернул лошадь и поехал назад. Но молодая отвага и жажда боя оказались сильнее приказа отца. Оноре, отъехав немного, скрылся от взоров отца за небольшой группой деревьев, находившихся справа. Генерал Ларибуазьер, не имея более возможности заниматься сыном, должен был ехать севернее - к батарее генерала Фуше.8
Примерно в 9 часов утра 2-й кавалерийский корпус, в рядах которого были карабинеры, стал приближаться к ручью Каменка. Впереди и правее себя кавалеристы видели жестокий бой, который уже давно кипел возле Багратионовых флешей. А впереди и слева возвышалась Курганная высота, затянутая облаками орудийного дыма. Корпус стал нести потери от огня русских орудий. Генерал Монбрен, понимая, что час для атаки его кавалерией еще не пришел и что придется еще какое-то время оставаться на совершенно незащищенной местности, решил найти для своих солдат какую-нибудь более закрытую позицию. Для этого он двинулся к зарослям, покрывавшим часть левого берега Каменки ближе к слиянию ее с ручьем Семеновским. Монбрен не успел добраться до зарослей. Хирург 3-го вюртембергского конно-егерского полка Г. Роос, разместившийся со своим перевязочным пунктом в овраге Каменки, увидел, как слева от него, "шагах в тридцати, вдруг побледнел и свалился с лошади... известный, уважаемый и любимый французский генерал Монбрен". Роос поспешил к нему на помощь, "но оказался не первым; двое врачей французов стояли к нему ближе. Мы обнаружили, что осколок гранаты смертельно ранил его в область живота. Большая рваная рана давала много крови. Он быстро побледнел и пожелтел. Обычно столь живой, огненный взор его угасал, жизненные силы заметно покидали его..."9.
Примерно в половине одиннадцатого в ставке Наполеона узнали о тяжелом ранении Монбрена. Наполеон, бросив взгляд на свиту, стоявшую сзади и заметив О. Коленкура, подозвал его и передал командование 2-м кавалерийским корпусом. Начальник Генерального штаба маршал Л.-А. Бертье здесь же подготовил письменный приказ, а Огюст Коленкур подошел к своему брату, обер-шталмейстеру и дивизионному генералу Арману-Огюсту, пожал ему руку и сказал: "Дело столь жаркое, что я не надеюсь увидеть тебя снова. Мы одержим победу, или я буду убит". Огюст быстро ускакал, а его брат остался с тяжелым чувством приближавшегося несчастья.10 По дороге из ставки Огюст встретил адъютантов умирающего Монбрена, которые оплакивали своего начальника. "Следуйте за мной, - закричал он, - не плачьте о нем и идите отомстить за него!"11. В поступках Огюста Коленкура теперь уже не было и тени того меланхолического настроения, в котором он пребывал ночью. Портрет прелестной жены был у него на груди, рядом с сердцем, впереди была слава и смерть, и он должен был на глазах у всей армии свершить то великое, к чему призывала его честь рыцаря.
Тем временем, 2-й кавалерийский корпус, потеряв своего славного Монбрена, еще некоторое время оставался на левом берегу Каменки, а затем, в полдень, передвинулся ближе к "большому редуту", который представлялся французам огнедышащим вулканом. В первой линии выстроилась дивизия генерала Ватье, разместившись "в небольшой лощине", а во второй - на открытой местности - дивизия Дефранса, в состав которой входил 1-й карабинерный полк юного Ларибуазьера.12 Здесь карабинеры испытали весь ужас стояния без движения под огнем. Артиллерийский полковник Л. Гриуа видел в те часы справа от себя 2-й кавалерийский корпус: "Огонь усилился; ядра, пули, гранаты и картечь обрушились дождем со всех сторон и стали прокладывать большие бреши в нашей кавалерии, которая в течение многих часов оставалась без движения и вне укрытия. Равнина была покрыта ранеными людьми, которые пробирались к амбулансам, и лошадьми без всадников, которые в беспорядке носились"13.
Генерал Ларибуазьер, энергично занимаясь делами службы, тем не менее, ни на минуту не забывал о своем младшем сыне. Генерал переправился вместе со своим штабом через Каменку и пристально вглядывался в ряды карабинеров Дефранса. Как раз в это время карабинеры пошли в атаку. Фердинанд Ларибуазьер, завидев отца, не удержался и, выйдя из рядов, бросился к генералу. Он быстро пожал отцу руку и успел только сказать ему, как показалось адъютанту генерала Планэ Де Ла Файе, "с очень оживленной радостью": "Мы идем в атаку". В те минуты молодой Фердинанд был совершенно счастлив.14 Ему оставалось жить несколько часов.
Во время своей первой атаки карабинеры Дефранса, отбросив русских драгун, столкнулись затем с прочно стоявшей к югу от Курганной высоты пехотой, и вынуждены были отступить.15 Только в начале третьего часа 2-й кавалерийский корпус пошел в решающую атаку на "Большой редут". Первой двигалась дивизия Ватье, которую, во главе одного из кирасирских полков, вел Огюст Коленкур. Не обращая внимания на залпы картечи, кавалерийская масса достигла южного фланга люнета и разделилась. Часть всадников пыталась через полузасыпанный ров и полуобвалившийся эскарп или, наконец, через южный проход в палисаде, который защищал тыл люнета, - ворваться в укрепление. Другая группа кавалеристов оказалась в тылу укрепления, возле полуразрушенного палисада, и тщетно стремилась сбросить стоявшую там русскую пехоту в овраг ручья Огник. Сам Коленкур, вероятно, так и не попал в "Большой редут", а был убит (по одной версии - ружейной пулей, по другой - картечной, в грудь ниже сердца) "справа редута у горжи", как гласил 18-й бюллетень Великой армии, написанный несколькими днями позже лично самим Наполеоном.16 Рядом с повалившимся с лошади генералом оказался его адъютант лейтенант Ф.-Ж.-Л. Вольбер, который позаботился о том, чтобы оттащить тело своего начальника из пекла. Позже тело унесут в тыл, завернув "в кирасирский плащ, весь покрытый громадными красными пятнами".
Вскоре в ставку Наполеона стали прибывать офицеры с сообщениями о смерти О. Коленкура. Одним из первых, сообщивших об этом, был Вольбер, который, по словам штабного офицера капитана Б. Кастелана, плакал. Когда Вольбер докладывал Наполеону, А. Коленкур был рядом с императором. "Нет надобности говорить, что я при этом почувствовал", - лаконично сообщит он позже в мемуарах. "Он умер смертью храбрых, решив исход сражения, - скажет император. - Франция потеряла одного из лучших своих офицеров". "Вы услышали печальную новость, - продолжал Наполеон, обращаясь к обер-шталмейстеру, - удалитесь в мою палатку". А. Коленкур "ничего не ответил, а лишь слегка приподнял шляпу в знак благодарности за предложение императора и отказался им воспользоваться"17.
Между тем, кавалеристы Дефранса после начала штурма Курганной высоты из боя уже не выходили. Они атаковали и контратаковали, рубились с русскими всадниками и безуспешно пытались прорвать многочисленные каре русской пехоты.18 1-й карабинерный полк потерял в тот день по меньшей мере 11 офицеров.19 Одним из тяжелораненых был Фердинанд Ларибуазьер. Планэ Де Ла Файе, возвратившись после выполнения какого-то поручения в 2 часа ночи к бивуаку своего начальника, увидел бедного Фердинанда, лежащего завернутым в плащ; над раненым склонились его отец и брат. Во время боя возле "Большого редута" русская пуля пробила ему кирасу и вошла в тело в области поясницы близко от позвоночника. Ивон, хирург императора, вынул пулю, но было ясно, что Фердинанд вряд ли сможет выжить.20
Той же ночью главный интендант Великой армии генерал М. Дюма разыскивал своего раненого друга начальника штаба маршала Л.-Н. Даву бригадного генерала Ромефа. Дюма нашел его умирающим в д. Шевардино. Ромеф пытался шутить, но было ясно, что часы его были сочтены. Попрощавшись с Ромефом, Дюма подошел к телу Монбрена - оно лежало в той же избе. Раненый в начале 11-го часа, Монбрен был со всей осторожностью перенесен своими солдатами в Шевардино и осмотрен главным хирургом Д.-Ж. Ларреем; однако в 5 часов пополудни он умер.21
Прощался с телом своего брата и А. Коленкур. Вообще, смерть Огюста оплакивали многие, и командование поручило главному хирургу вынуть и забальзамировать его сердце.22 Так как не представлялось возможным отправить на родину тело героя, решили сохранить его сердце. "Средоточие жизни и чувств" (Ф. Арьес). Сердце Огюста Коленкура должно было стать не только драгоценной частицей умершего любимого человека для членов его семьи, но и неким символом военной Франции, источающим отвагу и доблесть. Эпизод взятия Коленкуром "Большого редута", павшего там, но победившего, отныне станет "обязательным" эпизодом во всех воспоминаниях и работах французских авторов о битве при Москве-реке. Всего в Бородинском сражении Великая армия потеряла убитыми и смертельно ранеными 3-х дивизионных и 9 бригадных генералов, ранеными 11 дивизионных и 25 бригадных генералов (среди последних один попал в плен).23 Один маршал был контужен. Таким образом, по меньшей мере, 10 генералов были похоронены на Бородинском поле.
Трудно сказать, ставили ли поверх могил какие-либо знаки, отметины. Возможно, что нет. На следующий день после сражения армия двинулась снова вперед. На месте сражения были оставлены только солдаты немногочисленного 8-го пехотного корпуса (примерно 1,5 тыс. чел.), которые должны были, главным образом, не хоронить убитых, а собирать разбросанное повсюду оружие, переносить и устраивать раненых. Хоронили, в основном, только старших начальников. Правда, некоторым "простым" мертвым Великой армии все же "повезло" - они оказались засыпанными во рвах обрушенными валами и эскарпами русских укреплений, которые разрушали французские саперы. Останки некоторых из них нашли спустя многие годы археологи, проводившие реконструкцию укреплений на Бородинском поле.24
Пожалуй, только один монумент был воздвигнут в те дни на поле чести - это был памятник генералу Монбрену. На простом стволе ели, врытом в землю, была прикреплена доска, на которой были написаны следующие слова: "Здесь лежит генерал Монбрен. Прохожий, какой бы нации ты ни был, почти его прах. Он принадлежит одному из самых храбрых солдат мира, генералу Монбрену. Маршал империи, герцог Данцигский соорудил ему этот скромный монумент. Память о нем хранится во всех сердцах (воинов( Великой армии"25. Этот импровизированный памятник простоял, по меньшей мере, около года.
Трудно сказать с уверенностью, где именно стоял этот простой и очень трогательный памятник, дань дружбе и великому военному братству наполеоновского солдата. 2-й лейтенант конно-егерского полка "герцога Луиса" Н.А. Восслер, видевший его 6 октября 1812 г., считал, что памятник был воздвигнут в центре "Большого редута". В этом случае памятник явно не был привязан к месту погребения тела. Но не исключено и то, что Восслер перепутал, и это был Шевардинский редут, недалеко от которого Монбрен скончался. В этом случае, возможно, что генерал был там же и погребен.
Бедному Фердинанду предстояло страдать еще несколько дней... В середине дня 8-го сентября главные силы Наполеона двинулись с Бородинского поля к Можайску. Маршал И. Мюрат, как обычно, командовавший авангардом, состоящим из резервной кавалерии и 2-й пехотной дивизии, собирался в тот же день овладеть Можайском. Наполеон, рассчитывая иметь в этом городе ночевку с 8-го на 9-е, также двинулся вперед вместе со штабом. Четверо артиллеристов, положив на носилки Фердинанда, осторожно двинулись вперед. Отец не хотел оставлять умирающего сына там, где ему вряд ли могли обеспечить должный уход, да и обязанности службы держали Ларибуазьера рядом с императором, и он не мог позволить себе забыть их даже ради обреченного на смерть сына. Рядом с носилками ехал Планэ Де Ла Файе, который должен был, как мог, позаботиться о молодом Ларибуазьере.
В Можайск 8-го сентября французы не попали. Русский арьергард под командованием М.И. Платова пытался оборонять город, и Наполеон вынужден был заночевать в дер. Кукарино, в 2-х верстах от города. Возможно, где-то рядом, в грязной избе стонал бедный Фердинанд.
В этой полусгоревшей деревне бивуакировал капитан 2-го полка пеших гренадеров императорской гвардии Л.-Ф. Фантен Дез Одар. Двигаясь от Бородина к Можайску, он со все возраставшим удивлением видел по сторонам дороги свежие могилы, обозначенные деревянными крестами. "Несмотря на расстройство и стремительность отступления, - записал капитан в своем журнале, - русские смогли похоронить... всех своих раненых, которые умерли по дороге. Эти люди, которых мы называем варварами, весьма заботятся о своих раненых и почитают долгом похоронить своих мертвых, в то время как мы, французы, гордящиеся нашей цивилизацией, оставляем погибать без помощи, и не утруждаем себя погребением, пока зловоние трупов не начинает вызывать неудобства". Фантен Дез Одар был потрясен и поведением самих русских раненых. "...Никто не проявляет большего стоицизма, чем покинутый русский солдат. Если он не волочится в поисках помощи, то он заворачивается в свою шинель и встречает смерть безропотно"26.
Ночью арьергард Платова оставил Можайск, и 2-я пехотная дивизия генерала Дюфура в 7 утра вступила в город. Вместе с передовыми частями там оказался и Планэ Де Ла Файе -он должен был захватить для генерала Ларибуазьера и его умирающего сына какой-нибудь еще не разрушенный дом. Не углубляясь к центру города, лейтенант вбежал в первый попавшийся дом на правой стороне главной улицы, и немедленно написал на двери имя генерала Ларибуазьера. Дом был очень маленький и грязный, но выбирать не приходилось. Адъютантам многих генералов не досталось и такого. Помимо того, что часть домов уже сгорела или была полуразрушена, многие здания в городе были переполнены русскими ранеными. Множество раненых и мертвых покрывало площадь Можайска; некоторые раненые тащились вдоль улиц, ища хоть какую-нибудь помощь. Их было, как полагают некоторые, от 6 до 10 тыс. человек.27 Главный хирург Великой армии Ларрей сделал все, что было в его силах, чтобы облегчить участь обреченных. С помощью солдат императорской гвардии он организовал раздачу воды и небольшого количества сухарей. Все неперевязанные раны были перевязаны. Так как еще живые лежали вперемешку с мертвыми, умершие были удалены - их пришлось выбрасывать прямо в окна.28 Ужас ситуации дополнялся тем, что в Можайск немедленно стали прибывать раненые французы, и их тоже надо было разместить в домах и оказать помощь. Хотя часть русских раненых и оставили в домах, но многих из них стащили в сады и огороды, где они и были предоставлены самим себе, имея возможность есть только капусту, росшую там, и мясо своих умерших товарищей!29 Почти все русские раненые умерли. (Очень немногим из них, благодаря природе, все же удалось выжить; они выползали из города - французы их не останавливали).
Днем 9 сентября в Можайск въехал Наполеон.30 Каменный купеческий дом, выходивший на площадь, возле спуска с крутой горы, на которой высился недостроенный Никольский собор, был немедленно приспособлен под штаб-квартиру императора. Здесь он оставался до полудня 12-го, решая неотложные дела Империи, подтягивая резервы, подсчитывая потери и выясняя намерения русских. Особенно большая работа легла на плечи генерала Ларибуазьера. В ходе генерального сражения Великая армия израсходовала 60 тыс. артиллерийских и 140 тыс. ружейных зарядов.31 Их надо было возобновить немедленно: Наполеон полагал, что под Москвой ему предстоит еще одно сражение. Вероятно во время стояния в Можайске, к армии прибыло значительное количество артиллерийских зарядов, отправленных из Смоленска, благодаря предусмотрительности Ларибуазьера, еще до Бородинского сражения.
Планэ Де Ла Файе и его писарь Кайли работали в те дни в Можайске не покладая рук - они провели всю черновую работу по подсчету потерь французской артиллерии, занимались организацией пополнения артиллерийскими припасами и предлагали варианты замещения выбывших из строя артиллерийских офицеров. Рядом с ними, в соседней комнате, находился в агонии молодой Фердинанд. Хирург Гюдоль, "довольно хороший малый, но страшно болтливый", который, как считал Планэ Де Ла Файе, "знал очень немного", ухаживал за умирающим.
Когда днем 12 сентября императорская квартира и генеральный штаб двинулись дальше, генерал Ларибуазьер и его начальник штаба генерал Шарбонель ненадолго задержались: отец "ждал момента, когда его сын сделает последний вздох". Но так как генерал Ларибуазьер должен был постоянно отлучаться по делам, все эти часы рядом с Фердинандом сидел Планэ Де Ла Файе. "Около 4 вечера бедный молодой человек, который стонал с утра от своей раны, начал беспорядочно говорить и содрогаться в конвульсиях, которые предвещали его конец. На мгновение, - вспоминал Планэ Де Ла Файе, - Фердинанд открыл свои глаза, обнял одной рукой меня за шею и моментом позже умер"32. Лейтенант немедленно послал уведомить отца о кончине Фердинанда. Генерал сразу явился, "сжал мою руку и несколькими мгновениями позже удалился, чтобы присоединиться к императору". Планэ Де Ла Файе должен был остаться и похоронить Фердинанда.
Той ночью, с 12 на 13-е, Планэ Де Ла Файе получил записку, начертанную рукой Оноре Ларибуазьера. Оноре просил, чтобы сердце его брата было вынуто и сохранено. Вечером 13-го, спустя только 24 часа после кончины су-лейтенанта, вероятно из-за широко распространенной в то время меры предосторожности33, Гюдоль вскрыл тело Фердинанда. Планэ Де Ла Файе находился рядом и наблюдал за этим страшным и грустным спектаклем. Хирург вынул сердце и, промыв, поместил его в небольшой сосуд с винным спиртом. Само тело было опущено в гроб, "наскоро сколоченный рабочими корпуса инженеров". Планэ Де Ла Файе положил в гроб, рядом с телом, свиток из плотной бумаги, на котором были написаны следующие слова: "Тело Фердинанда Гастона де Ларибуазьера, лейтенанта карабинеров, убитого в битве при Москве-реке, сентябрь 1812 г. Его отец распорядился предать его останки общественной панихиде". Когда наступила ночь, 25 артиллеристов под командованием лейтенанта в качестве эскорта, без какой-либо религиозной церемонии, двинулись с гробом к холму, на котором когда-то возвышался городской кремль. В последние годы русские использовали его камни для строительства Никольского собора. Но остатки стен и башен кремля все еще в беспорядке виднелись на холме. Французы сделали в полуразрушенной стене (как пишет Планэ Де Ла Файе, "татарской конструкции") пролом, вынув из нее несколько больших камней. В образовавшееся углубление был помещен гроб, после чего каменные блоки были водворены обратно так, чтобы по возможности не было видно следов захоронения. Планэ Де Ла Файе постарался заметить это место, и более 20 лет спустя дерзнул заявить, что если бы он снова попал в Можайск, то смог бы найти место, где той ночью был похоронен Фердинанд Ларибуазьер.34 Он не знал, что к тому времени остатков каменных стен уже не было...
Почему был избран столь странный способ захоронения тела Фердинанда? Сам Планэ Де Ла Файе утверждает, что была боязнь, как бы останки не были осквернены. Но помимо этого здесь чувствуется и что-то иное - тяга к тому, чтобы захоронить тело не "в чистом поле", как какого-то отлученного от церкви, а в чем-то похожем на церковную стену или пол в церкви.
Конечно, французские солдаты Великой армии не отличались набожностью. Эпоха Великой революции, захлестнувшая безбожием и атеизмом французскую нацию, была еще не так далека. Конкордат Наполеона с Папой, хотя и возвратил некоторые основы католицизма в государственный быт и быт простых подданных, все же весьма слабо затронул жизнь солдат, во многом еще наследников революционной армии. А. Сюрюг, аббат, настоятель церкви Св. Людовика в Москве, писал своему другу в октябре 1812 г. о том, что французские солдаты отличаются удивительным безразличием к религии. "Среди 12 тысяч человек, умерших во время нахождения здесь, я схоронил по обычному (то есть католическому. - В.З.) обряду только одного офицера и одного из слуг генерала Груши. Все остальные, равно как офицеры, так и солдаты, были схоронены своими товарищами в близлежащем саду. По-видимому, они не верят в потустороннюю жизнь. Однажды я посетил комнату, полную раненых офицеров. Все они говорили о своих физических нуждах, но ни один не сказал о своих душевных проблемах, хотя трое из них уже имели печать смерти на своих устах. Я окрестил детей нескольких солдат: это единственное, на чем они еще настаивают... В остальном религия для них пустой звук"35.
И все же во французских солдатах и офицерах Великой армии понемногу вновь стала просыпаться тяга к тому, что когда-то составляло неотъемлемую часть жизни человека - к достойному упокоению его умершего тела. Не исключено также и то, что погребение Фердинанда, павшего на поле битвы, было каким-то отголоском той давней традиции хоронить воина "под защитой тяжелой груды камней", которая была описана Данте в "Божественной комедии" и которую упоминает Арьес.36
14 сентября Планэ Де Ла Файе отправился догонять своего генерала. Сердце Фердинанда, клок его волос и оставшиеся вещи он передаст Оноре.
А в Можайске, между тем, еще останутся страдать тысячи раненых Великой армии. Интендант-генерал М. Дюма смог оставить раненым одну бочку муки на всех; муку распределили между генералами, по 4 или 5 фунтов на каждого. Что касается других раненых, то они из этой раздачи были исключены. Раненые в буквальном смысле слова умирали от голода и жажды. Белло де Кергор, молодой комиссар, попечению которого были поручены раненые в одном из госпиталей в Можайске, найдя несколько телег, собрал и вывез за город 128 умерших, "которые служили в качестве подушек для раненых и умерли еще несколько дней назад". Затем он собрал все мертвые тела с улиц и домов города.37 В середине октября, перед отступлением французов из города, врач Де Ла Флиз наткнулся в окрестностях Можайска на целую пирамиду обнаженных трупов, как русских, так и французов, которых собирались, но так и не успели сжечь.38
Генерал Ларибуазьер умер 21 декабря в Вильно от болезни и перенесенных страданий. Россия в 1812 г. поглотила цвет французского рыцарства.
ПРИМЕЧАНИЯ.
1 Мюссе А. Исповедь сына века // Мюссе А. Избранные произведения. В 2-х тт. М., 1957. С. 6.
2 Planat De La Faye N.-L. Vie de Planat De La Faye, aide de camp des g?n?raux Lariboisiere et Drout, officier d'ordonnance de Napol?on I. Paris, 1895. P. 87-88.
3 См.: Васильев А.А. Французские карабинеры при Бородино. Очерк боевых действий // Цейхгауз. 1993. № 1. С. 6-8.
4 Teste F.-A. Souvenirs // Carnet de la Sabretache. 1911. P. 667; Griois L. M?moires du g?n?ral Griois. T. 2. Paris, 1909. P. 31.
5 Biot H.-L. Souvenirs anecdotiques et militaires. P., 1901. P. 31-32.
6 Fain A.-J.-F. Manuscrit de 1812. T. 2. Paris, 1827. P. 18-19.
7 Цит. по: Попов А.И. Меж двух "вулканов". Боевые действия в центре Бородинского поля. Харьков, 1997. С. 9.
8 Planet De La Faye N.-L. Op.cit. P. 82.
9 Роос Г. С Наполеоном в Россию. Записки врача Великой армии. М.,1912. С.120-121. Обстоятельства ранения Монбрена описали несколько человек (Pajol , g?n?ral en chef, par le g?n?ral de division comte Pajol son fils ain(. T. 3. Paris, 1874. P. 43; Biot H.-F. Op.cit. P. 34-35; etc). Утверждалось даже, что, пораженный "в правый бок русским снарядом", Монбрен еще успел спокойно произнести "хороший выстрел" перед тем как упасть с лошади. Да и мог ли в представлении наполеоновских солдат славный генерал Монбрен умереть иначе, не произнеся перед смертью каких-либо слов, достойно завершавших его жизненный путь?
10 Bausset L.-F.-J. M(moires anecdotiques... T. 2. Bruxelles, 1827. P. 94; Caulaincourt A.-A.-L. M?moires.T. 1. Paris, 1933. P. 426.
11 Denni(e P.-P. Itin(raire de l'Impereur Napol(on pendant la campagne de 1812. P., 1842. P. 76.
12 La manuscrit des carabiniers // Revue de cavalerie. Paris; Nancy, 1894. P. 209; Васильев А.А. Указ. соч. С. 8.
13 Griois L. Op.cit. P. 36.
14 Planat De La Faye N.-L. Op. cit. P. 83.
15 Pajol. Op.cit. P. 44; Biot H.-F. Op. cit. P. 36-37; Schehl K. Mit der Grossen Armee 1812. Dusseldorf, 1912. S. 68.
16 Dix-huitieme bulletin // Bulletin officiels de la Grande Arm?e. Campagne de Russie et de Saxe. Paris, 1821. P. 103.
17 Caulaincourt A.-A.-L. Op. cit. P. 426-428; Castellane V.-E.-B. Journal. T. 1. Paris, 1895. P. 150; Сегюр П.Ф. Поход в Москву в 1812 г. М., 1911. С. 38.
18 См.: Le Manuscrit des carabiniers. P. 209-212; Васильев А.А. Указ.соч. С. 8-10 и др.
19 Martinien A. Tableaux par corps et par batailles des officiers tu(s et bless(s pendant les Guerres de l'Empire 1805-1815. P., 1899. P. 518.
20 Planat De La Faye N.-L. Op. cit. P. 85. Существует легенда, что Наполеон, узнав о смертельном ранении Фердинанда Ларибуазьера, наградил его орденом Почетного легиона.
21 Dumas M. Souvenirs. T. 3. Paris, 1839. P. 441; Larrey D.-J. M(moires de chirurgie militaire et campagnes. T. 4. Paris, 1817. P. 47-48; Роос Г. Указ. соч. С. 121.
22 Britten Austin P. The March on Moscow. L., 1993. P. 305.
23 Подсчитано по: Martinien A. Tableaux... P. 14-22; Idem. Lisre des officiers g(neraux, tu(s et ou bless(s sous le Premier Empire de 1805 a 1815. P., (1895). P. 5-10, 24-25.
24 Известия. 1984. 5 марта.
25 Suckow K. D'Iena a Moscou. Fragments de ma vie. Paris, 1901. P. 204; Vossler H.A. With Napoleon in Russia 1812. L., 1969. P. 68; etc. В источниках есть некоторые разночтения в тексте надписи. Герцог Данцигский - маршал Лефевр.
26 Fantin Des Odoards L.-F. Journal. Paris, 1895. P. 328-329. См. также: Denni?e P.-P. Op. cit. P. 82.
27 Chambray G. Histoire de l'exp?dition de Russie. P., 1838. T. 2. P. 87; Denni?e P.-P. Op. cit. P. 83; Bellot de Kergorre. Journal. P., 1899. P. 62-63.
28 Larrey D.-J. Op. cit. P. 61-62.
29 Bellot de Kergorre. Op. cit. P. 62. См. также: Chambray G. Op. cit. P. 87.
30 Дорожный дневник А.Коленкура // Caulaincourt A.-A.-L. Op. cit. P. 437. Note 1. Согласно П. Денье, въезд императора в город состоялся в 10 утра. (Denni?e P.-P. Op. cit. P. 83).
31 Эти цифры были представлены генералом Ларибуазьером вскоре после сражения (Denni?e P.-P. Op. cit. P. 81. Г. Гурго, Ж. Шамбрэ и А. Фэн дают иные цифры - 91 или 99 тыс. артиллерийских зарядов). В 18-м бюллетене Великой армии, написанном Наполеоном 10 сентября в Можайске, дана цифра в 60 тыс.
32 Planat De La Faye N.-L. Op. cit. P. 87.
33 См., например, Арьес Ф. Человек перед лицом смерти. М., 1992. С. 332-336.
34 Planat De La Faye N.-L. Op. cit. P. 87-88.
35 Цит. по: Brett-James A. 1812. Eye-witness accounts of Napoleon's Defeat in Russia. L.; N. Y., 1966. P. 190.
36 Арьес Ф. Указ. соч. С. 71.
37 Bellot de Kergorre. Op. cit. P. 60-62.
38 Де Ла Флиз. Поход Наполеона в Россию в 1812 г. М., б.г. С. 52.